Продолжение. Первые главы — здесь
Оказывается, за день до открытия фестиваля состоялась пресс-конференция, и на вопрос журналистов, какой фильм получит Гран-при «Золотой Голем», Джон Райн назвал мой «Кооператив «Политбюро». Это была первая информация, которую я получил в день аккредитации. Она была опубликована во всех газетах Праги. Поэтому все девять дней фестиваля я был под особым наблюдением у журналистов. Не было практически дня, чтобы пресс-служба фестиваля не приглашала меня на интервью.
Я смотрел все фильмы конкурсной программы. Одни мне нравились больше, другие меньше, но все картины были сильные. Особенно китайская «Спелая трава». Когда я посмотрел ее, то понял, что Джон Райн ошибся. Я был уверен, что именно она получит «Золотой Голем». В ней было все: прекрасный сюжет, прекрасно сыгранные роли, прекрасное изображение и удивительная музыка. Она напоминала мне лучшие советские фильмы шестидесятых годов. Позже я узнал, что режиссер этого фильма – ученик педагога, который закончил наш ВГИК, в годы китайской культурной революции был посажен в тюрьму и после реабилитации выпустил первый набор режиссеров в Пекинской академии киноискусства. Режиссер «Спелой травы» сумел взять от своего учителя все лучшее, что дал ему наш ВГИК.
Во время показа «Кооператива…» зал Дворца искусств Праги был забит до отказа журналистами и гостями фестиваля. Столько же народу собралось на следующий день во время пресс-конференции.
Задавали те же вопросы, что в Германии и Польше, но одна болгарка спросила:
– Я видела ваш фильм в Германии. Почему вы участвуете в пражском фестивале, когда по статусу фестиваля класса «А» фильм не имеет права вторично участвовать в конкурсной программе?
Это был гром среди ясного неба! В зале зашумели, а потом наступила гнетущая тишина: все ждали, что я отвечу.
– Картина не была в конкурсе фестиваля в Германии, – сказал я. – Если вы были на фестивале, то должны помнить, что моим фильмом открывался фестиваль «Молодое кино Европы». По своему возрасту я уже не могу быть участником молодежного фестиваля Европы.
Мне не поверили. Не успел я вернуться в отель, как раздался звонок, директор фестиваля сказал, что со мной хочет встретиться Джон Райн. Я сел в машину, и меня привезли во Дворец искусств Праги.
– Это правда, господин Пташук, что ваш фильм уже участвовал в конкурсной программе фестиваля в Германии? – спросил Джон Райн.
В кабинете Джона было много народу – руководители всех служб фестиваля – как чехи, так и американцы.
– Им открывался фестиваль «Молодое кино Европы», но в конкурсной программе его не было, – ответил я.
– Мы должны проверить, – сказал он. – Если вы нас обманываете, то это ЧП для нашего фестиваля. Мы должны будем исключить ваш фильм из нашей программы.
– Проверяйте!
– Назовите город в Германии и месяц проведения фестиваля.
Я назвал.
– Подождите, пожалуйста, в холле.
Я вышел. Не прошло и десяти минут, как по компьютерной связи Джон Райн связался с Европейской ассоциацией кинофестивалей в Париже и тут же получил ответ. Меня пригласили обратно в кабинет.
– Извините, – сказал Джон Райн, – но мы должны были проверить. Завтра в прессе будет информация о вашей пресс-конференции и на основе этого факса, – он показал мне факс из Парижа, – мы дадим опровержение. Еще раз извините!
Он улыбнулся, как улыбаются все американцы, и подал мне руку.
За обедом в ресторане для «виповских» гостей фестиваля ко мне подошла знакомая журналистка из Болгарии.
– Извините, – сказала она, – из-за меня у вас будут неприятности. Извините меня! Мне очень нравится ваш фильм! Я уверена, что он получит «Золотой Голем»!
Она присела рядом. Мы долго молчали.
– То, что сделали вы, могут сделать только славяне, – сказал я.
– Я могу рассчитывать на ваше интервью?
Я пристально посмотрел на болгарскую журналистку.
– Я там все объясню…
– Завтра в прессе все объяснит американец, – сказал я жестко. – Извините. Я хочу есть.
Она не сразу поднялась и ушла.
На следующий день в пражской прессе было опубликовано опровержение оргкомитета фестиваля.
Ежедневно в посольствах стран-участниц фестиваля проходили приемы. Я был на таких приемах в посольствах России, Китая, Италии, Венгрии, Польши и Кубы.
Я знал, что в Праге открыто белорусское посольство, и в первый день приезда позвонил послу, сообщил, что наша страна является участницей пражского кинофестиваля. Он пообещал прийти вместе со всеми сотрудниками на показ белорусского фильма.
Никогда не забуду этот день. До последней минуты я ждал их во Дворце искусств Праги, но никто из них не пришел. Не позвонил, не пригласил режиссера в посольство, не познакомился, не спросил, как прошел конкурсный показ, а ведь я представлял Беларусь!
У меня нет обиды ни на посла, ни на его сотрудников. Мы уже давно привыкли к тому, что у нас не так, как у людей, но поинтересоваться, хотя бы ради приличия спросить, как жюри приняло белорусскую картину, могли бы. Это их работа, они представляют нашу страну за рубежом.
На фестивале класса «А» перед конкурсным показом представляют прежде всего страну-участницу, а потом уже фильм и режиссера, создавшего его. Это международный этикет. На сцену выходит посол или атташе по культуре, представляет страну-участницу, и только потом предоставляется слово режиссеру. Это престиж страны и прежде всего ее руководства. Не знаю, научимся ли мы когда-нибудь этому?
Нас никто не знает, нас путают с русскими. Каждый раз приходится долго объяснять, где находится Беларусь, но каждый раз, получая награды, чувствуешь их зависть, потому что кинематограф для Запада сопряжен с достоянием нации. Страна, которая снимает фильм, имеет национальную киностудию, – богатая страна!
Сегодня кинематограф требует огромных средств, и если мы снимаем, значит, мы живем, а если еще и получаем призы, то наша культура чего-то стоит. Жаль, что в нашей стране не придают этому значения. Для всех в мире уже давно ясно, что культура, и только культура определяет духовность нации, поэтому на приемах в посольствах заводятся знакомства, проводятся встречи, намечаются программы культурного сотрудничества.
В день закрытия фестиваля позвонила Мирра, атташе по культуре чешского посольства в Москве.
– Я прошу вас не покидать отель до восемнадцати часов вечера, – сказала она.
– Уже известно решение жюри? – не выдержал я.
– У вас вторая премия! Специальный приз жюри!
Я прирос к трубке, а потом закричал от радости:
– Не может быть!
– На Гран-при шло два фильма: ваш и китайский. Мнения разделились. До трех ночи жюри решало, кому отдать первое место! Одним голосом победила китайская картина!
– Я это знаю!
– Откуда? – удивилась Мирра.
– Я видел «Спелую траву». Она лучше «Политбюро»!
Говорю, а сам был бы рад получить Гран-при.
– Часть европейского жюри и американцы были за вас! Категорически не приняли фильм члены жюри из Мексики и Индии! Они неевропейцы, не понимают наших проблем! То, что сняли китайцы, в Европе уже давно снято! У вас все свежо и ново!
Я молчал и был счастлив.
– Что вы молчите? Не согласны с решением жюри? Говорите! Что вы молчите?
Я от радости плакал.
– Миша! Пташук! Ну, скажите что-нибудь!
– Я никуда из отеля не уйду! – сказал я после паузы.
– У вас с собой костюм, белая рубашка и галстук?
– Даже осталась бутылка белорусской водки.
Мирра испугалась, голос вздрогнул.
– Не пейте! Все будет потом! Мы поедем на прием к президенту Вацлаву Гавелу. Я за вами приду в 17.00. Не подведите меня!
Я не находил себе места. Каждый час звонила Мирра и интересовалась моим состоянием, боялась, что как славянин не выдержу и напьюсь от радости.
– Хочешь, я дыхну в трубку? – говорил я ей по телефону.
– Это все серьезно. Вы первый режиссер, кому будут вручать «Золотой Голем». Будьте в форме. Вы и так принесли много проблем фестивалю.
Я мотался из угла в угол. День казался вечностью. Много раз надевал костюм, перевязывал несколько раз галстук, гладил рубашку.
Мирра привела меня в комнату, где находились члены жюри, почетные гости фестиваля – члены американской Академии киноискусства и призеры: китайский режиссер, чешская актриса, получившая приз за лучшую женскую роль, и английский актер, обладатель приза за лучшую мужскую роль. На столах стояло много шампанского, возле американцев крутились молодые красивые женщины в роскошных нарядах. Все говорили на английском, громко говорили, громко смеялись, подчеркивая свою свободу и независимость. С бокалом шампанского ко мне подошел Джон Райн. С ним была переводчица – чешка, хорошо знавшая русский.
– Я поздравляю вас! У меня был другой прогноз, но решение жюри для меня закон! У вас почетный второй приз! – сказал он.
– Специальный приз жюри!
– Других призов у нас нет. Всего четыре: Гран-при, второй приз, мужская и женская роль.
– Спасибо!
Мы чокнулись, выпили по бокалу шампанского.
– Я хотел бы, чтобы вашу картину увидела Америка. Моя компания найдет вас в Минске. Нам нужен ваш сюжет.
(Через год я получу письмо из Беверли Хилз, сердца Голливуда, с предложением продать сюжет «Кооператива «Политбюро» для американской адаптации. Потом получу их сценарий, но Женя Григорьев откажется с ними сотрудничать.)
– В вашем фильме много оригинального, чего Голливуд боится. Наши продюсеры не хотят идти на риск. Это все деньги. За вас!
Мы еще раз чокнулись, и в этот момент вошел Никита Михалков. В рамках фестиваля проводилась ретроспектива его фильмов. Он сразу налил бокал шампанского и подошел к нам с Джоном.
– Я поздравляю тебя!
Мы обнялись и трижды поцеловались.
– Спасибо!
Мы знаем друг друга со Щукинского училища, учились на параллельных курсах: он на актерском, я на режиссерском факультетах. Он всех знал, и все знали его. Он вел себя легко, шутил, балагурил, подливал шампанское женщинам, всех подкалывал. Для меня он оставался таким, каким я знал его раньше.
– Джон! – он обратился к Джону Райну на «ты». – Почему ты не сдержал свое слово: обещал белорусу первое место, а дал второе? Ты же американец! Держи честь нации! А ты? – Никита легко говорил по-английски и тут же мне переводил. – Нехорошо! Ты подорвал авторитет американцев в Европе! Россия вам этого не простит!
Джон Райн опешил от напора Никиты Михалкова.
– Оказывается, американцам нельзя верить, – продолжал Никита, вовлекая в свою игру всех присутствующих. – Вы говорите одно – делаете другое. Мой брат уже давно это понял. И я ему верю.
– Ты плохо знаешь Америку, – сказал Джон Райн.
– Зато хорошо знаю Россию. Если русский говорит «да» – да. Если он говорит «нет» – это нет. Я понимаю, что вам всего двести лет, а Россия имеет тысячелетнюю историю. Верю, что вы еще дорастете до нас, – спикировал Никита Михалков и снова налил шампанского – мне, Джону Райну и себе. – Если серьезно, то достойны две картины: китайская и белорусская. Но индусу я не прощу!
– Почему? – спросил я.
– Его голос решил судьбу китайцев.
– Но голосование же было тайным.
– О чем ты говоришь! К трем часам ночи европейцы уже ничего не соображали, перепутали, где Китай и где Белоруссия. Европейцы в это время спят, а китайцы и индусы просыпаются, полные сил и энергии. Потом не забывай, у них одна религия.
– Какое отношение имеет религия к призам?
– Ого-го! Ты плохо знаешь этот мир! Если бы в жюри были мусульмане, а вместо твоей картины была картина из Пакистана, они все голосовали бы за Пакистан. Это я уже давно понял, поэтому никогда не езжу на их фестивали. Для нас с тобой один фестиваль – Канны.
– Кто не мечтает о Каннах…
– Вот они! – воскликнул Никита Михалков и указал на Джона Райна. – Думаешь, им нужны Канны?
– Я не знаю режиссера, не мечтающего о Каннах, – сказал Джон Райн.
– Чепуха! Девяносто девять процентов вашей продукции не нужны Каннам. – Никита был в раже, он носился по всей комнате, широко размахивая руками. – Вам нужны деньги! Вы испортили Европу!
– И Россию тоже!
– Ну, это мы еще посмотрим! Пусть никому не кажется, что Россию можно испортить или подмять под себя. Русский медведь рано или поздно проснется.
Через несколько лет Никита Михалков получит «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах и «Оскара» в Америке, а тогда в Праге он мечтал об этих наградах и достойно шел к мировому признанию.
Став председателем Союза кинематографистов России, он оказался изгоем в своем родном доме. Михалков не получил ни одной награды в России.
На церемонии вручения призов фестиваля Никите Михалкову вручили «Золотой Голем» за вклад в европейский кинематограф. Такой же приз был вручен Американской академии киноискусства, и только потом на сцену вышел председатель жюри, известный английский режиссер Карел Райз.
Зал замер, все ждали решения жюри.
– Я не знаю этой страны! – услышал я в наушниках голос переводчика. – Никогда не думал, что в этой маленькой стране есть прекрасный кинематограф! Я был приятно удивлен. Еще больше был удивлен фильмом. С первого показа он не отпускал меня, и я стал думать о маленьком народе, для которого XX век стал тюрьмой.
Я прилип к креслу.
– Жюри единогласно присудило фильму «Кооператив «Политбюро» вторую премию фестиваля. Специальный приз жюри вручается режиссеру Михаилу Пташуку. Республика Беларусь.
Я не бежал – летел через огромный зал Дворца на сцену. Карел Райз вручил мне золотую статуэтку «Золотого Голема», и я подошел к микрофону. Все слова, приготовленные заранее, вылетели из головы.
Я не видел зала, не видел глаз людей – только вспышки фотокамер и слышал тишину зала. Я подбирал слова, знал, что в зале сидит Никита Михалков, и чувствовал перед ним свою ответственность.
– Я благодарю директора фестиваля Джона Райна за то, что мой фильм был включен в конкурсную программу фестиваля. Я благодарен жюри за высокую оценку фильма. Я благодарю вас, господин Райз, за эту награду.
Я уже не волновался. Я знаю себя – стоит начать и волнение уходит, работают только мозги, голос становится грудным и низким.
– Для белорусов Прага всегда была счастливым городом. Отсюда начиналась наша культура. Четыре века назад пражский университет закончил первый белорусский просветитель Франтишек Скорина. Он принес моему народу слово Божье, перевел на белорусский язык Библию.
Больше я ничего не помню, только вспышки фотокамер и аплодисменты зала. Потом нас повезли на прием к президенту Вацлаву Гавелу. В 1987 году в этом же Испанском зале состоялся прием по случаю открытия Дней советского кино в Чехословакии, посвященных 70-летию Советской власти. Я вспомнил выступление Жени Григорьева, сравнил с тем, как чувствовал себя я теперь, и понял, что это уже другая страна.
После приема в саду президентского Дворца были накрыты столы, и там мы гуляли до самого утра. Я уже не помню, сколько было выпито шампанского, сколько состоялось знакомств и встреч.
Я встретил ее в саду случайно. Оглянулся и поймал на себе взгляд – это была Вера Хитилова, та самая Вера Хитилова, защищавшая мой «Знак беды» от секретаря парторганизации советского посольства в 1987 году. Я узнал ее и бросился навстречу.
– Вы помните?.. 1987 год…
– И вас, и ваш «Знак беды» помню…
Вера Хитилова – легенда чешского кино. Это наш Андрей Тарковский в Чехии. При коммунистах она была изгоем, ей запрещали снимать, но правдами и неправдами она снимала, и каждый ее фильм становился событием в мировом кинематографе.
– Поздравляю вас! Я много слышала о вашем фильме!
Мы чокнулись и выпили.
– Я не видела китайской картины, но моя подруга говорит, что она достойна Гран-при. – Вера Хитилова говорила с сильным акцентом, подбирая слова, – Вам не обидны мои слова?
– Нет.
– Не знаю, как вы, а я страшно не люблю быть второй. Для меня это проигрыш. Лучше ничего не получить!
Я был подавлен и не знал, о чем с ней говорить.
– У меня сегодня ужасное настроение. А знаете почему? Я не люблю счастливых людей. Мне интересно, когда я сама создаю свое счастье на экране и оно нравится другим. Парадокс, но это правда.
Вот она, правда талантливого художника!
– У вас сегодня праздник, а тут, как у вас говорят, какая-то баба морочит голову. Извините, но я не соврала, я действительно не люблю быть второй и не люблю видеть счастливых людей.
Она закурила и долго молчала.
У меня было испорчено настроение. Мне ничего не хотелось. Меня таскали от стола к столу и все время наливали. И чем больше пил, тем больше трезвел. Для Запада мы все пьяницы, они думают, что встаем и ложимся со стаканом водки в руках. Я это уже давно понял. На всех встречах, приемах, банкетах, узнав, что ты русский, наливают тебе больше всех. Себе – рюмку, тебе – фужер. Не знаю, хорошо это или плохо. Однако с нами они любят выпить «на халяву». И выпить много. В своем кругу скромничают, стараются не пить, но если появляется русский – оживают, зная, что их ждет мощная «халява». Я каждый раз, когда еду за границу, никаких подарков не везу – только водку. Сто граммов русской водки – лучший подарок для любого моего коллеги на Западе.
– От вас, русских, нам, чехам, никуда не деться! – Это была опять Вера Хитилова.
Она ходила от стола к столу и наткнулась на меня. За ней плелась известная в Чехии актриса, которую из фильма в фильм снимала Вера.
– Это судьба! – сказал я.
– У тебя есть что выпить?
Я повел их к русскому столу, там были аккредитованные на фестивале журналисты, представители российского посольства. Представил им Веру Хитилову, и все дружно чокнулись.
– Живете вы плохо, но выпить у вас всегда есть! – сказала Вера Хитилова. – От вас жизни нет! Я правильно сказала? – Она повернулась ко мне. – Или надо сказать, что от вас нет жизни?
– Можно и так, – сказал я. – Все равно без нас у вас жизни не будет. Это судьба!
– Пташук! Вы не должны обижаться! Ваша Белоруссия в таком же положении, как моя Чехия. Маленькие страны всегда зависимы от больших. Но это было, как вы говорите, при «совдепе», а сейчас времена изменились, и у вас не должно быть комплекса перед Россией.
– У нас его никогда не было.
– У всех нас был один комплекс – страх. И мы от него никогда не избавимся, до самой смерти. Мы лишены единственного комплекса – пить водку. В вашем законе даже статьи такой нет. Я не знаток вашей конституции, но там про водку ничего не сказано.
Уже светало, все расходились, по всему саду президентского дворца валялись пустые бутылки, все походило на огромное побоище и ничем не отличалось от такого же «побоища» в моей родной деревне, с той лишь разницей, что рядом стоял президентский дворец, а не колхозная конюшня, что ходили с подносами в руках официанты в белых костюмах и белых бабочках.
У выхода я опять встретил Веру Хитилову. Она сидела с подругой на садовой скамейке, у ног валялись пустые бутылки шампанского.
– Пташук! – окликнула меня.
Мне не хотелось подходить.
– Господин Пташук!
Я подошел, сел рядом.
– Вы обиделись на мою правду?
– Разве можно обижаться на правду?
Она вдруг вскочила и с трудом удержалась на ногах.
– Почему вы один? Вы наш гость, и мы не можем вас оставить одного. Посмотрите на нее, – она указала на свою подругу, – между прочим, замечательная актриса. Это русский режиссер из Москвы.
– Не из Москвы, а из Минска! И не русский, а белорусский!
– Извини! – Она перешла на «ты». – Для меня все одно, что Москва, что Минск. Главное, что ты мне нравишься.
Мы познакомились.
– Ты хотела сегодня мужчину, я тебя познакомила с настоящим мужчиной, – сказала Вера. – Проводите меня домой, а потом заберешь Пташука к себе. Ты когда уезжаешь?
– Сегодня вечером.
– Тебе повезло, – продолжала режиссировать ситуацию Вера Хитилова. – Мы покажем тебе Прагу. Лола, тебе нравится этот белорус?
